В новейшей театральной критике появился стоп-лист. Например, использовать в спектакле дым — банально, пошло, нехорошо. Нельзя — цветной свет, особенно красный. Поворотный круг еще не приговорен, но уже где-то в начале заготовленного расстрельного списка: все эти легкомысленные вращения отсылают то ли к основоположникам, то ли куда-то в 1970-е, эпоху повсеместной моды на поворотные конструкции, когда провинциальные театралы на вопрос, что им запомнилось, отвечали: «Ой, так эффектно все крутилось!»
В спектакле Стерлитамакского русского драмтеатра «Доходное место», поставленном режиссером Андреем Шляпиным, вращение поворотного круга выглядит вовсе не приветом из прошлого, а остроактуальным сценическим приемом. В какой-то момент второго действия круг начинает вращаться неостановимо, с жуткой нарастающей силой, и остается завидовать вестибулярной стойкости актеров, продолжающих на этих взбесившихся подмостках убедительную сценическую жизнь.
Сценография Юлианы Лайковой ни много ни мало — динамическая модель бытия. Посреди сцены — стена, с одной стороны светлая, с другой черная. С одной стороны — распыляющая свет гипсовая белизна, правильные линии торжественной классической архитектуры, а на обороте — неестественная, небытовая, морочная чернота. Да еще вдобавок на черной стене — барельеф-катастрофа: накренившаяся, скатывающаяся в пропасть повозка, запряженная тройкой лошадей и нагруженная всяческим скарбом. Куда падаешь, дай ответ.
Круг вращается, день и ночь меняются местами (время в умаление приходит), добро и зло мельтешат в неразличимости. Тут обман уже не нужен — тут оптический обман.
Читатель, наверное, будет слегка фраппирован, когда узнает, что стерильная белая зала — приемная Вышневского, а черная-черная комната — дешевая квартира Жадова. Подобный отважный кунштюк предпринял когда-то Марк Захаров, поменяв места. Взяв на роль положительного Жадова неврастеника Андрея Миронова, а мерзейшего Белогубова предложив Александру Пороховщикову, по амплуа — герою без страха, упрека и помарок в анкете.
Белогубов в исполнении Артура Ишмухаметова — прямой наследник героя Пороховщикова. Он не имеет ничего общего с непрерывающейся традицией этой роли: смачная характерность, доходящая до гротеска, униженный подхалимаж, почтительный тремор пальцев, склоненное постное чело — и звериный оскал чудовища в финале.
Белогубов в Стерлитамаке прежде всего красив. Осанист, молод, волевые скулы. Далеко пойдет. Нет, не то «далеко пойдет», которое страшным шамкающим шепотом сообщают зрителю отрицательные герои какого-нибудь плохого спектакля. Нормальный социальный глазомер показывает, что этот парень имеет перспективы. Крепкая особь своего вида. Он даже независим, ровно в необходимую меру: не бежать рысцой к начальству, чуть выждать, промолчать — не по подлости или трусости, а и правда, ну что тут скажешь? Когда пьяный Юсов в трактирной сцене переберет по части фамильярности, Белогубов, натурально, покажет ему кулак. Мужик.
Жадов (Артемий Зайцев) — тоже, конечно, мужского пола, но из той категории мужчин, которым часто говорят: «Ну что ты как баба?» В его избыточной горячности, капризной крикливости, бесконечной говорливой рефлексии читается социальная аномалия. Упражнения по части актерской характерности в этом «Доходном месте» переданы Жадову. Зануда, инфантил, эгоист, не чувствует момента, говорит цитатами из сомнительных статей. Бестактен. С таким в разведку не пойдешь. И — едва ли не главное: в цветном и хорошо пошитом мире костюмов Светланы Насоновой — мире шикарных платьев, эксцентричных и хулиганских дамских брючных костюмов, мужских пиджаков в облипку — Жадов сидит и куксится в безразмерном свитере-лапше. Сальное пятно на красивом гобелене.
Приспособить неспешный текст Островского к нашему времени — трудная задача. Часто его рубят под корешок (незабываем Салай Салтаныч из позднего «Ва-банка» того же Захарова: весь его текст в спектакле был заменен одним смачным междометием), часто кладут на монотонные физические действия, уматывающие и актеров, и зрителей. Артист Сергей Сапунов в Стерлитамаке обладает уникальным речевым аппаратом. Вышневского нередко поручают пожилым маразматикам, он выходит в начале и конце пьесы эдаким необязательным бордюром. Но Вышневский Сапунова произносит свой текст с такой речевой энергией, внятностью, осмысленностью и скоростью, что выглядит истинным демиургом. Полностью снята мелодраматическая слизь с его перебранки с женой из первой картины. Свою отповедь Анне Павловне он читает с упругой уверенностью и адресует речь не столько супруге, сколько Жадову, это его последняя попытка наставить племянника на истинный путь.
Демиург и в финале не будет посрамлен. Кого-то там судят — он сидит. Не на скамье подсудимых, а в зале суда, заходясь в свистящих саркастических апартах. Вышневский, слава богу, здоров, и его нарядный, нормальный, ухватистый мирок непотопляем.
У бала должна быть королева, и это, конечно, Фелисата Герасимовна. Прима театра Светлана Гиниятуллина играет светскую львицу очень хорошей породы. В ее шикарной, сексуальной, наглой и пылкой Фелисате есть и смешное, и неуловимо страшное, инфернальное. Текст классика снова не в накладе. Он впервые, на моей памяти, звучит так, словно играют сарсуэлу: реплики положены на острый ритм и украшены зовущей к танцу жестикуляцией.
А третий путь, самый чистый и самый честный, будет показан в темной комнате Жадова, когда тот укутает Полину в свой беспутный интеллигентский свитер-лапшу, утащит ее в шкаф и под оглушительную фоновую музыку будет говорить, говорить, говорить. Нам ничего не слышно. Но все понятно — понятней, чем четко, в микрофон и со старомосковским оканьем. Прекрасная сцена — из тех, что не забудешь.
У Марии Ненашевой — очень умная Полина. Это раритет: режиссеры с редким доверием относятся к Полиным автохарактеристикам и любят показать ее клинической дурой. Полина из Стерлитамака — трагическая фигура. Какой-то донной интуицией, возможно, интуицией любви, она чувствует подлог нарядного, здорового, богатого мира своей матери, понимает правоту Жадова, играет с ним по его правилам и, как может, подыгрывает ему. Но она не слепая: она видит, где жизнь, где красота. Она не может выбрать сбившегося с круга (буквально — в финале — Жадов сбивается с поворотного круга). Она различает черное и белое и выбирает белое. Белое сегодня — это зло.
Собственно, тут о спектакле все, и точка поставлена. Но не могу пару слов не сказать о персонажах фона. В стерлитамакском «Доходном месте» удивительно колоритная и смешная массовка — то ли чиновники, то ли просто какие-то фрики. Фриком из фриков оказывается странный стеснительный персонаж Антона Бебина. Наблюдать за ним — это фактически отдельный спектакль. Трехминутное молчаливое размышление героя Бебина, лучше ли ему сесть или все же постоять, достойно лучших образцов гения режиссера Марталера.